Мой отец Королюк Александр Григорьевич получил заслуженную боевую награду — орден Славы III степени — почти через 68 лет. Отличие вручили 12 декабря 2012 года в Пульмовськой средней школе, где папа проработал с перерывами без малого сорок лет.
Он вернулся с войны с тремя медалями — «За победу над Германией», «За победу над Японией» и «XXX лет РККА». Как-то в детстве я его спросил: «А других наград ты не имел?». Отец спокойно ответил: «Да». Его представляли в какой награды, но …
В начале февраля 2013 года моему сыну сбросили адрес сайта, созданного Министерством обороны Российской Федерации, на котором можно найти тех, кто был награжден орденами и медалями во Второй мировой войне. Поблагодарим их, ибо благодаря сайту нам удалось установить, что отец был награжден орденом Славы III степени — первой отличием самой солдатской награды. Потому кавалеры трех степеней приравнивались к Герою Советского Союза! Однако, в отличие от них, ни льгот таких, ни почестей не имели …
«Вшистко едно, малый, война …»
Война для моего отца началась на самом деле, как и для многих жителей Западной Украины, входившей в состав тогдашней Польши — 1 сентября 1939 года. В тот день отец повез дрова, как он сам сказал, сухостой, на продажу в городок Влодава. Поляк по дрова заплатил больше, чем всегда, — три злотых — и сказал: «вшистко едно, малый, война». Затем еще раз услышал, что началась война, когда переезжал через Западный Буг. Однако, что такое война, ребенок (имел четырнадцать лет) не понимала …
Затем он видел, как в их селоКамьянка, в котором сегодня из 79 дворов осталось заселенными едва около 30-ти, вошли, точнее — въехали на двух бронемашинах немцы. Солдаты переночевали и на следующий день вернулись за Буг: утверждали, что Гитлер и Сталин объединились и теперь все будет «гут, зер гут» …
В тот день, когда немцы пошли за Буг, дети, среди которых был и мой отец, попытались снять камеры с шин автобуса, который стоял опустевший на полпути к с. Пища. Из них, по словам отца, выходили хорошие «шпроцы», то есть рогатки.
А потом пришли советские войска. Правда, старые дядьки, когда увидели, как в Красной Армии воли тянут пушки, покачали головами и пришли к выводу, что здесь что-то не то.
22 июня 1941 года детвора из Каменки пошла за хлебом в Томашовка. Это была железнодорожная станция, отделенная Западным Бугом от города Влодава. Но дошли, как говорит отец, только в колдобины (так называли то природный, то выкопанный пруд) — примерно в полукилометре от дома, в котором он родился. Светило солнце, и ничто не предвещало беды. А у колдобины детвора увидела над дорогой самолет, который летал то в сторону пищи, где квартировал батальон советских войск, в который были мобилизованы местные жители, то назад. Поэтому дяди сказали детворе:
— Возвращайтесь, ибо, должен, война …
На следующий день в Каменку снова вошли немецкие солдаты, точнее — их разведка. На них чуть не напоролись пограничники, пробовали проскочить в соседнее село Пулемец. Однако крестьяне предупредили их, и зеленые фуражки на лошадях исчезли в лесу, где привязали своих четвероногих друзей к деревьям. Один или два, отец уже не помнит, сдохли, а один перегрыз сосну и пришел в Каменку. Отец выходил его, потому домашней лошади вместе с подводой мобилизовали в армию.
Затем была жизнь в оккупации. А зиму с 1943 к 1944 году отец, как и остальные односельчан, провел в землянке, вырытой в песчаном гряде на илнику (так местные жители называют урочище вблизи Островьянское озера), потому что там растет много елей.
Пока не появились отряды повстанческой армии, на село дважды или трижды налетали с Белоруссии партизаны и забирали все. Поэтому после того, как в соседнем селе появился отряд УПА, приступы партизан прекратились. Столкновений между ними почти не было. Лишь однажды в Островье партизаны пересеклись с членами УПА — и состоялась короткая перестрелка, во время которой был убит один местный житель, а другой захватили в плен.
В июле советские войска освободили Каменку, а 9 августа 1944 года отца призвали в действующую армию. Вместе с ним ушли на войну еще 15 односельчан. После того, как переночевали в Шацке, их повели на Любомль, где посадили в поезд до Ковеля: добирались целых три дня. Там пересадили на другой поезд, который вез металлолом, Правда, как выяснилось позже, посадили не в тот поезд. Поэтому пришлось возвращаться в Ковель. В конце концов, оказались в Рожище, где несколько дней квартировали на пересыльном пункте в селе в костеле.
Три дня на передовой и месяц в плену
А потом снова был поезд, который и довез моего отца в Перемышль, откуда завели в какое-то село. Уже там он принял присягу, получил обмундирование и карабин. Нехитрый домашнюю одежду, в котором отец и его земляки приехали на фронт, велели подписать и пообещали отправить домой. Ту одежду до сих пор идет с фронта …
После этого сформировали маршевые, роты и скомандовали: «Шагом марш на фронт!». Отец оставил себе свитер с домашней шерсти, а солдаты, их вели, говорят: «Зачем тебе этот свитер? Ты что, думаешь, к зиме доживешь? ».
Вот на следующий день он его и обменял на буханку хлеба, литровую банку масла и десяток яиц. А Дорофей, брат мужа отца тети по имени Стах, ко всему еще и получил бутылку самогона.
После обеда посадили на автомобили и увезли. Отец рассказывает, что тогда встретились с бойцами чехословацкого корпуса генерала Свободы. Их ненависть брали от того, как кормили чехов — и супы, и консервы. А советским солдатикам дадут какой-то баланды и … вперед.
Перед приближением фронта выстроили новобранцев и спрашивают: «Больные есть?». Вышел один, весь желтый, тощий, и говорит, что больной туберкулезом.
— Там вылечат. Еще кто? Получается другой и говорит, что не слышит ничего. — Там уши тоже прочистят. А тому, кто пожаловался на зрение, ответили, что «там» глаза протрут.
Затем был концерт. А вечером Стах и Дорофей позвали отца и говорят: «Давайте выпьем, потому что по разным ротам расходимся». А ночью угнали солдатиков, юных и тех, кто пожил на белом свете, навстречу неизвестному.
Попали они в мясорубку под польским городом Кросно. В мемуарах маршала Рокоссовского утверждается, что там погибло несколько десятков тысяч советских солдат. Из рассказа отца можно понять, что, как в поэме «Василий Теркин», никто из офицеров не знал, что происходит на левом фланге, а что — на правом. И ротные командиры менялись чуть ли не каждый день; кого-то — убьют, кого-то — ранят. А солдатиков фактически к войне и не готовили. Дали с десяток раз разве что стрельнуть из карабина. Отец говорит, что пожилые люди, которые прошли Первую мировую, рассказывали им, молодым, как себя вести на передовой.
Возможно, это и позволило ему выжить, а скорее всего, Бог смилостивился над отцом и бабушкой. Уже в первый день мужчине пришлось в горах несколько раз рыть себе окоп, пережить артналет, постоять на посту, потерять несколько раз карабин. На его глазах убило командира роты.
Однако больше всего ему запомнилось, когда во время наступления они — трое односельчан — залегли на расстоянии 5-7 метров друг от друга — отец, Петр Яковинич и Кость Корень. Петр сказал отцу: «Лексендре, ты назад одлизь, потому снаряд упадет, побьет, и дома никто не скажет».
Отец потихоньку начал отползать, когда Кость оглядывается и говорит: «Петра уже нет …».
А поскольку Константин поднял голову, то и его немецкий снайпер снял. И здесь появились немцы. Откуда? Отец до сих пор не может понять.
Так на третий день пребывания на передовой он попал в плен, а бабушки пришла похоронка. Будущий муж отца тети, Степан Королюк, нашел вещмешок отца с документами, котелок и карабин. Убитых было много: кто с документами, кто — без. Поэтому никто и не разбирался: убили или нет.
Помню, в детстве бабушка рассказывала о том, как пришла похоронка, как не верила в смерть моего отца, как снились ей вещие сны …
Но до сих пор в селе под Кросно (Польша) является могила, на которой выбиты фамилия и имя моего отца …
Где-то около месяца отец был в плену. Копали в каменистой почве окопы для немцев. А потом решили бежать. Их было пятеро — трое из Владимир-Волынского района, отец и еще один односельчанин.
Им удалось в дождливую погоду уже на территории Словакии рвануть с вражеской неволе, еще и кирки прихватили.
Там попали упартизанський отряд им. Богуна соединения им. Чапаева, а заодно еще двух жителей Свитязь прихватили путем: Ивана Озимка и Василия Зайца.
19 ноября 1944 немцы заняли село Завада и замкнули кольцо вокруг партизанского соединения. Несколько дней прорывались. И таки прорвались. Правда, со значительными потерями. А с другой стороны, повезло, потому хватило ума советским армейским командирам не открыть ли пушечный огонь по партизанам, которые бежали им навстречу из вражеского окружения. Как рассказывает отец, солдаты сказали: хорошо, что сообщили, кто идет, вместе с тем бы наделали мяса …
Произошло это памятное событие уже 24 ноября. А через несколько дней соединение расформировали и партизан зачислили в 113-го запасного полка, в котором продержали всех до 29 декабря. То есть месяц.
— Всех проверял «СМЕРШ». Каждый вызвали, спрашивали, как ты попал в отряд, откуда, все-все расспрашивали, — вспоминает отец.
Как отец стал Егоровичем
Здесь, в запасном полку, отец стал Егоровичем, а не Григорьевичем. Старшина перед отправлением в 128-м дивизию И гвардейской армии VI Украинского фронта составлял список и так его записал. Отец ему: «Я не Егорович, а Григорьевич …». А старшина в ответ: «Что Егорович, что Григорьевич — один …».
На фронте отец попал в 315-й полк, второй батальон, третью роту. Полк занимал оборону высоко в горах в направлении Прешов (Словакия). Накануне Нового года стояли сильные морозы. Солдатам выдавали обогревательные пакеты, в которых был, по словам отца, какой-то порошок. У него добавляли 3-4 ложки воды, разминали и клали за пазуху. Грел такой пакет до двух суток. Боев как таковых не было, только перестрелки.
— Выстрел раз пять, ствол горячий, возьмусь за него руками — тепло, — рассказывает отец.
И так продолжалось до 15 января, пока все фронта от Черного до Балтийского морей перешли в наступление. В первый день часть, в которой был отец, дошла до Пряшова. А в следующем — ее перебросили — в Лиманова (Польша). С боями то за какую-нибудь гору, то по какой-то населенный пункт пришли в город Живец.
И здесь, вспоминает отец, толклись ежедневно. Однажды немцы пошли в наступление, в ходе которого отец положил больше десятка вражеских солдат. Командир роты под огнем противника побежал и перечислил трупы и сказал отцу: «Будешь награжден!».
После того боя отца назначили командиром отделения. Но недолго пришлось ему повоевать. Потому что во время наступления, когда удалось ворваться во вражеские траншеи, погибло много солдат, было немало раненых, и пришлось отступать к своим позициям. Тогда-то и рванула рядом мина и ранила отца в руку.
И хотя госпиталь разместился в 3-4 км от передовой, война для отца фактически закончилась. Ему сделали одну операцию, потом — вторую, которая оказалась несколько неудачной: рана начала загнивать и ее пришлось долго лечить.
Из-под Праги отец попал сначала в Краков, затем в Катовице, откуда пешком отправился во Львов, под которым причислили его в 71-ю стрелковую бригаду, с которой он поехал на войну с Японией. Правда, воевать ему не пришлось: пока их часть довезли на Дальний Восток, Вторая мировая закончилась. Но еще четыре года отец служил на Чукотке, пока из-за болезни его комиссовали.
И не знал, был ли он таки награжден или нет. Пока внук не нашел его орден Славы.
Владимир КОРОЛЮК.
